Елена Безрукова. Стихи | АсПУр

  
Возвращая слову первородство
        Как в любой реке, в каждом озере или море скрыта глубокая природная сила самоочищения, так и в живом языке есть нечто, до конца не познанное, не дающее словам изнашиваться, ветшать и превращаться в пустой звон, но, напротив, накапливающее веками и тысячелетиями кристальную чистоту смыслов, их многоголосый гул. Рискну предположить, что именно поэзия – главное средство самосохранения, спасения языка, и только потом она – рефлексия, самовыражение, текст…         В стихах Елены Безруковой происходит удивительное: слова возвращаются из обыденности к самим себе, к своей эмоциональной чистоте и точности, и становятся первоназваниями таинственных явлений бытия – в нас и вокруг нас. Это откровенность до предела, за которым сквозит запредельное – магическая изнанка нашей жизни, где если не видны, то явственно ощутимы её нити и узелки. Откровенность, в какой-то неуловимый момент ломающая преграду индивидуального мира и выходящая в смыслы всеобщего.        Как это удаётся поэту? Елена Безрукова даёт прямой ответ в своих стихах: музыка! Музыка, которой одной под силу превратить ветшающие формы смысла в вечно новые его волны. Музыка, дающая право быть – и сложным рискованным метафорам, и простым, вполне бытовым предметам, и строгой классической форме стиха, и ритмическим узорам, передающим биение живого пульса, высоко взволнованную речь.         При этом и у мгновенного впечатления, и у большого жизненного события – равные шансы стать поводом для стихов, потому что они высвечивают не горизонталь, а вертикаль бытия, его скрытые пласты и глубинные течения. И стихи дают ощутить нам, сколь неизмерима и притягательна эта глубина.         Доверительное «ты» и предельно открытое «я» в них сливаются: говоря с собеседником, как с самим собой, поэт и читателя превращает в поэта. А что может быть удивительнее и прекрасней возвращения слова и человека к самому себе, чистому, первозданному, крепко помнящему о том, что жизнь – величайшая тайна, и обретающему мужество бесконечно её постигать?..  
Нина Ягодинцева
  	      
Елена БЕЗРУКОВА
      *  *  *  Протяжное сплетение корней,  Ветвей, и проводов, и рек, и бродов.  Я в бронхи мира вплетена, верней –  Я воздух в их подземных переходах.    Еще не жизнь, а только кровоток.  Еще не плод, но музыка над садом.  Услышь, как распускается листок,  Заранее пронизан листопадом!    Скрипичным вздохом, выпавшим из рук,    Замри в огромном небе и не сетуй:  Вот-вот смычок в тебя проденет звук  И понесет на ниточке по свету.    *  *  *  Яблоко, подобранное в усадьбе Рахманинова,  С розовой кожей, оставшейся от зари,  Словно с передника накрахмаленного,  Из прошлого века – бери.    После зимы, шаги его помнящей,  Дремлющий плод рукавом потри,  Чтоб заблестел, словно жук беспомощный  В теплой руке – смотри!    И через воздух, набрякший музыкой,  Будто бы летней грозой густой,  Я как во сне по карнизу узкому  Ринусь на голос твой.	    Будто бы верю, что ты подаришь мне  Вечность в обмен на смерть.  И, разрываясь, летит, над клавишами,    Вечный Второй концерт.    И в самолете ночном над Родиной,  На небесах оставляя след,   Яблоко спит. А тихонько тронь его –   Кажется, гений придет на свет.      *  *  *  Покуда ночь, разбуженная весной,  Наждачной бумагой ведет по зрачкам, – не спится…   Пока ты спишь, она пишет тебе письмо,  Чтоб ты прочел сквозь сомкнутые ресницы.  Чтоб строчкой, как веточкой вербною по лицу  Спросонок… Прощенья просить и не ждать отказа.   Проснись, проснись, я снова тебя спасу,  Чтоб ожил ты и сам не заметил сразу,  Как мы идем по солнечным шпалам вдоль  Двух линий судьбы ладоней соединенных,  Что между нами перетекает боль,  Которую звать иначе, а как – не помню…    Рельсы уходят в облако, и маячит  Нам провожатый без голоса и лица.  Ангел Арсений, возьми нас на руки, мальчик,  Вечный, как ветер, солнечный, как пыльца…      *  *  *  Приходили с утра, на рассвете Мария и Анна.  Молодая грустна, а седая улыбчива странно.  Молодая темна, а вторая – луна на пределе,  Что колышет спасительный свет в полупризрачном теле.    Приносили подарки. Молчали. Садились поближе.  Что ты, Анна, молчишь? Коль чего принесла – говори же.  Темноглазая Анна отрез вынимала на платье.  А чего же он черный? Угрюмо раскинула: нате!  Вы еще молода, говорит, вам к лицу эта горечь,   Пусть несчастья над вами шумят, призывая на помощь.    А Мария снимала колечко с рубиновым камнем,  Мне с ладони в ладонь опускала. – На что мне? Куда мне?  Я колец не ношу; и пока я слова вынимаю,  Я руками дышу. – Принимай, говорит. – Принимаю.    И глядит она весело, старые лучики морща,  И вокруг нее песенно, даже когда она молча.  Не пиши, говорит, а колечком зажми эту ранку.  А дыши, говорит, всей собою, как свет спозаранку.      *  *  *  Это была вышивка  Над бабушкиным столом:  Белый олень вышел к нам,  Словно покинул сон.  В жаркой темнушке маленькой,  Бабушкиной спаленке,  Белой перины снег...  В ту темноту страшенную  К лику его волшебному  Шла я в своем сне.    Будто бы печь – во вьюгу да  В страшную ночь зимы, –  Бабка меня баюкала,  Грела мои сны.  Так и мерцают пятнами:  Женская, необъятная  Жалость ко всем подряд,  Да со стены, как издали,  Белый, олений, пристальный,  Потусторонний взгляд.    Не говори со мною так,  Будто большие мы –   В детской пижамке новенькой  Вечно бреду из тьмы.  С жизнью, дыханьем, опытом –  Слышу лишь то, что шепотом,  За руку, только мне.  Знаю молчанье ведьмино,  Чтоб убаюкать – веришь мне? –  Детский твой страх во тьме.      *  *  *  Видишь – качается зной  Нашей замедленной  речи.  Ты происходишь со мной,     Ты, человече...    Крутит бессонницы шторм  Перья рассудка и света.  Пена в крови моей – что  Это?..    Кем обернется в ночи  Жизнь, молодая и злая?  Господи, ну не молчи!  Я все равно уже знаю...      *  *  *                  Анатолию Кобенкову  Иногда мне хочется писать письма умершим людям.  Потому что поздно, потому что больно, потому что пора.  В промежутке между землей холодной и небом лютым,    Между хрипом в груди и бессонницей до утра.    В электронной почте еще есть адрес, нажать «ответить» –  Может быть, провода до сих пор ведут, как тогда вели  В города любые, где имя то еще носит ветер,  Обрывая с губ, вымаливая у земли.    Погоди-ка, вспомни – метель и шум в деревянном доме,  Красный свитер, трубка и смех в курительном закутке.  До свиданья, некогда, и в мороз уйти – как в рассудок вдовий,  И бежать, бежать, и запутаться вдалеке.    Рукавами улиц ловить троллейбусную улитку.  Обернуться к свету, к лицу твоему, обернуться к лику.  Я еще не готова сойти с ума в невесомый свет.  Не смотри в глаза, не давай руки, не пиши в ответ.      Омская зима    Поезд в российской шири —   Падающая звезда...  На глубине Сибири  Дремлет в снегах вода.    Дремлет в водице память  Пришлых и корневых.  Сколько же звездам падать –   Чтоб растревожить их?..    Чтоб различило ухо  В пропасти русской, как  Тихие зерна духов  Стронули первый такт?..    Это еще не песня,  Это еще пролог,  По необъятным весям  Пущенный шепоток    Мертвых, живых и тех, что  Вызреют этим сном,  Как дрожжевое тесто  В теплом дому ночном.    В снежном затишье бора,  В трепете ковыля –   Слышишь? – вступленье хора,  Долгого, как земля?..    Чувствуешь? – стало тесно  В воздухе – гул и вой:  Скоро – начало текста  В музыке мировой!    Вслушиваюсь, как только  Вслушиваться могла б,  Медной струною тонкой,  Пристальной, как игла.    Медленно и сурово  Среди большой зимы  Явит ли Бог нам слово?  Иль недостойны мы?..      *  *  *  Только детские ранки  Только в горле вода  На Большой Погулянке  Ты не жил никогда    В сизом воздухе смехом   Прозвенел ты и нет  Ты уехал уехал  Да и умер вослед    Потому что не вынуть   Из мужчины дитя  Потому что покинуть  Можно только себя    И как детские санки  Смерть по снегу везет  От Большой Погулянки  До небесных ворот      *  *  *  Стоит вода, молчит вода  В сосульках, тянущихся сверху,  Как ртутных ниток провода,  Где каждая – как нерв, как вертел  Внутри прощального огня  Сгорания тебе навстречу.  Прости меня, прости меня,  Так – легче…  Как между льдом и солнцем пар,  Как черный дым в тумане кухни,  Весна приходит, как удар,  Не рухни…  Не оглянись, не оступись,  К любому шепоту доверчив…  Вода растет по склону вниз,  А мы пытаемся навстречу.      *  *  *  Светом в окна квадрате   Твой заливает сон:   Я в своем сером платье   Вписана в горизонт.      Зябкая, как синица,   Жмусь в твой покой, как в печь.   Мне в твоем сне не спится,   Чтобы тебя стеречь.      Чтоб не прошел навылет   Яви холодный душ   В час, когда время вынет   Нас из любимых душ.      В сумеречной и душной   Жизни уходит в снег   Он – никому не нужный,   Скомканный человек.      Не разорви дыханья   Между тобой и мной.   Медленно затухая,   Тает озноб ночной.      Видишь, сопит в кровати   Выдуманная тобой  Девочка в сером платье,   Дымная, как любовь.      *  *  *  Может быть, меня испортила музыкальная школа.  С тонким, как утренний лед, сопрано учительницы сольфеджио.  Но музыка, музыка стала такой огромной,  что разрывает меня...    Она – больше улицы с птицами и ручьями,  автобусами, развозящими сны по округе,  она растет как ртуть в воспаленном русле    градусника...    Теперь я ее ношу, а тебя не слышу.  Теперь я ее ношу, а других не слышу.  Я так привыкла слушать внутри,   что снаружи –   как вода в зеленом аквариуме через стекло.    Вот опять нарастает,  послушай – знакомый почерк:  это дождь ночной шестнадцатыми стрекочет  и полощет меня, как в ручье золотой листочек,  будто я всегда буду маленькая...      *  *  *  Пока вымесишь тесто из этих неровных комков,  Вспоминаешь, как жизнь неровна, нелинейна, неправда.    Первый мой чемодан в первый мой пионерский лагерь –   Черный, с желтою пряжкой, мой первый баул тоски…    Я – зверек светло-русый, гляжу, как в окне мой папа  Уменьшается так, что вместился бы в мой кармашек.    Но пока он, теряясь, зачем-то рукою машет,  Мы уже совсем далеки…    Нежный запах тоски между клевером и палатой,  Где девчонки лупили меня головой о стену.  Милый папа, красивый, будто Сергей Есенин,  Забери отсюда меня!    Ты такой далекий.  Я на тебя похожа.  Это детство давно уснуло в горсти, но все же  Оглянусь назад – твой голос черкнет по коже,  Провожая меня  В полымя из огня…       *  *  *  Длинную прядь наматывая на палец,  Реку холодную пересекая вброд,  В летнее солнце, слезы стирая, пялясь  И забывая, кто первым из нас умрет,    Трогая ступнями пепел дороги длинной,  Лямку вернув на выжженное плечо,  Я оставалась вечной  –  читай:  любимой,  И потому не думавшей ни о чем...    Свежезаваренным чаем слегка горчило,  Горький, зеленый лился в окно сад.  Я не хочу говорить, да и ты молчи, но  Не уходи, сядь...    Как она греет, медного солнца залежь  Где-то под сердцем – тайна, ни дать, ни взять!  Сколько мне жить осталось, ты знаешь, знаешь?  Я не хочу знать.      *  *  *  Как в замедленном кадре мы  Через пристальный сад  Бродим тропами карими.  …Или листья летят?    И по самое горлышко  Налита тишина  В этот флигель, опомнившийся  Ото сна.    Здесь ни боль моя русская,  Ни слова не нужны.  Здесь великая музыка  Спит внутри тишины.    К ней, как к тайному зареву,  Подойти горячо.  Ты возьми меня за руку.  Просто так, ни о чем.    Чтобы пульс одинаковый   Бился в небо, пока  Сыплют нотными знаками  Над землей облака,  Сыплет палыми листьями  Летний день кочевой.    Ничего не бессмысленно.  Ничего.      *  *  *  Молоко          небесное                       пролито  Снегом тихим и молодым.  Остуди мне лоб, моя родина,  Ноябрем               прощеным твоим.    Ненадежно,             будто бы всхлипывая,  Дышит жизнь внутри моих вен.  И ложится музыка хриплая  Нам дороги пустой взамен.    И пока она не закончится,  И пока мы летим по ней,  Я прощу тебя, одиночество,  Как прощают своих детей,    Как прощают зиме старание  Обрамить нас в щемящий лед,  Как прощают любовь заранее  И за то, что она пройдет.      *  *  *   Господь, мне горячо, мне горячо...   Мне больно или счастливо? Не знаю.   Твой снег небесный и его плечо –    Так много, что чего же мне еще,   Пока я здесь, живая и земная?..     Огромный воздух медленен, как мед,   И мне, всю душу вбрасывая в выдох,   Так много счастья – кто ж его возьмет?   Возьми хоть ты мой человечий выход   Из сердца вон.                             Я всю дорогу шла   Как обожженным воздухом дыша,   Из сердца в мир выпрастывая счастье,   Что все равно – встречать или прощаться,   Что все – любовь, разбитая на части.      Как жжет она, Господь, твоя душа...