Рецензии О.Ралковой на книги А.Порошиной, Д.Филиппенко, Е.Черникова | АсПУр

     7-8 апреля 2017 года в Челябинске состоялось VIII Межрегиональное совещание молодых писателей. Его участниками стали более восьмидесяти молодых поэтов и прозаиков, приехавших не только из городов Челябинской области, но и из Москвы, Санкт-Петербурга, Новосибирска, Омска, Оренбурга, Кемерово, Каменска-Уральского, Кургана, Орска, а также из Донецкой Народной Республики. За два дня в стенах Челябинского государственного института культуры было прочитано и разобрано более пятидесяти рукописей. На Совещании были представлены как рукописные материалы, так и изданные произведения. Представляем рецензии Оксаны Ралковой на книги Анастасии Порошиной, Дмитрия Филиппенко и Евгения Черникова. 

 
Виртуозная балерина слова
 (О книге стихов Анастасии Порошиной «Неразменный апрель»)
 Анастасия Порошина. Неразменный апрель. Стихи. – Германия: STELLA, 2012. – 58с.
  	Россия у иностранцев, кроме снегов и медведей, неизменно ассоциируется с балетом. Русский балет как общепризнанное и непревзойдённое искусство, стал возможен благодаря тому, что он по выражению Пушкина – «душой исполненный полёт». Анастасия Порошина о балете не пишет, но её лирическая героиня – виртуозная балерина чувства, оформленного в слово. Линии её поэтического танца отточены и изящны, невесомы и возвышенны:  	«Дождь смывает твой голос с высоких частот, 	Зло смеётся сквозь солнце в оконную раму. 	Он ослеп как любовь, он по-детски жесток, 	И зияют гудки, будто рваные раны.   	Он не прав. Абонент не доступен – навзрыд, 	По-английски, по-русски и снова гудками, 	Но слова долетают и виден разрыв 	Между плачущим небом и мышечной тканью…».  	За удивительной лёгкостью речевых пируэтов, выразительностью образов, роскошью лексики стоит не только титаническая работа со словом и языком. Подобная поэзия не может состояться без настоящей внутренней духовной работы и без судьбы:  	«Я не плакала в электричке, 	Я не плакала на вокзале. 	Плакать вроде бы неприлично, 	Чтобы лишнего не сказали. <…> 	Я не плакала на прощанье – 	Мы расстались почти без сцены. 	Ничего ты не обещал мне. 	Но и это уже бесценно».  	В стихах Анастасии явлено счастливое сочетание глубоких, сильных, чистых, искренних переживаний с высокой культурой поэтического стиля:  	«Холодный сентябрьский ветер кормлю с руки, 	А Вы о чём-то своём и, наверно, важном… 	Я так устала – видите огоньки 	В моих ресницах – значит, я буду вашей.  	Не в эту осень, даже не в этот век, 	Не в этой жизни, милый, не в этом мире… 	Откройте пошире окна – впустите снег – 	Одно из наших пленительных перемирий!».  	Попросту говоря, ничего не надо выдумывать: сверхсложных слов, феерических оборотов, немыслимых форм и размеров. Нужно просто чувствовать жизнь на родном языке – в этом сокрыта суть качественной поэзии. Поэзии, которой хочется наслаждаться снова и снова:  	«Шоколадный коньяк на последнем изломе марта – 	До начала мне остаётся совсем немного. 	Я неловким движением рук открываю карты – 	Козырную судьбу и нечаянную дорогу:  	Я весна на излёте, небесное разноцветье, 	Я стеклянный звон душным вечером у изголовья, 	Я люблю, клянусь тебе, самой родной не свете – 	Самой сильной и ласковой, самой земной любовью»… 

 
Назло прогнозам... (О книге стихов Дмитрия Филиппенко «На побережье пульса»)
 Дмитрий Филиппенко. На побережье пульса. Стихотворения. – М.: Вест-Консалтинг, 2017. – 72с.
	  	Нередко приходится слышать о том, что взрослого человека назвать творческим можно, если ему удалось сохранить в себе внутреннего ребёнка. Особенность его сознания в самом общем смысле заключается в прозрачности, лёгкости и целостности восприятия мира. Всеми этими качествами в полной мере наделены стихи Дмитрия Филиппенко:  	«На колпаке старого фонаря, 	Звёзды сидят – сутулятся.  	Завидую людям, которые спят,  	Как спят сугробы на улицах...».  	Целостное и светлое состояние невозможно без любви. Всё, на что мы смотрим с любовью становится преисполненным особого смысла. Любовь есть некий сорт света, способный проявить грани чего-либо, невидимые равнодушному взору. Так, даже случайная капля погружает в мысли о вечном:  	«Кто же там – по ту сторону капли, 	Что упала на вечер Сибири? 	Грустно стёклам в панельной квартире. 	В ней не пленник – а всё-таки раб я».   	Взирающий на жизнь в целом и отдельные её проявления без любви, как близорукий больной не видит объёма действительности. Кроме того, если у человека не исправно духовное зрение, он ещё и плохо различает цвета, а контуры мира для него размыты. И вместо того чтобы лечить внутренние «глаза», больной сетует на жизнь, дескать, она тусклая, серая и однообразная. «Незрячий» словно сам нарисован на плоскости, а не живёт в реальности:   	«... Если выключить в жизни стихи, 	Словно свет догоревших планет, 	Мы не сможем проснуться без них. 	Это значит, что нас больше нет».  	Теряя ощущение полноты, объёмности жизни человек становится вечно жаждущим, ему всё время чего-то недостаёт: новых впечатлений, событий, ощущений, вещей. Так превращаются в потребителя:  	«В магазин идёт живот 	И болтает пузом. 	Человек ещё живой, 	Но с большой обузой.  	Тяжелит она его, 	Но не удержаться –  	Он заходит за пивОм 	И глотает жадно...».  	Но, чтобы научиться любить, надо сначала позволить себе чувствовать. Не краткосрочно и поверхностно ощущать, а глубоко переживать впечатления, эмоции, которые живут долго, нередко столько же, сколько и сам человек. Тогда ресницы любимой женщины становятся похожими на «тёплый снег», губы на «земляничный нектар», а её «разноцветный смех проливается радугой»... Именно в этом светлом состоянии возможными становятся открытия:  	«Влюбленность – это зернышко в душе, 	 которое любовью прорастает...».   	Поэт наделен удивительным свойством – освещать и обогревать пространство вокруг себя, сгущая смысл жизненно важных событий, указывая туда, откуда исходит свет:  	«В моем районе льёт кудрявый дождь! 	А я так далеко – лишь на попутках  	Мне добираться. Дома встретит дочь, 	Её слова цветут, как незабудки.  	Снимает ночь затёртые очки,  	А на щеках у неба сохнут слёзы... 	Наполнят город лирикой сверчки – 	И я вернусь домой назло прогнозам».  

 
Боль любви или любовь боли (О книге стихов Евгения Черникова «Песочные часы»)
 Черников, Е.В. Песочные часы : стихотворения / Е.В. Черников. – Каменск-Уральский: ОАО «Каменск-Уральская типография, 2016. – 44с.
	  	Книга столь многослойная, сколь и немногословная. Ироническая, на первый взгляд, тональность таит в себе глубокую осмысленность и очень мужской уровень ответственности за каждое слово, каждую букву… Слова вымерены, выверены до крупиц:  	 «Мир состоит из маленьких вещей, 	из пропасти занятных мелочей: 	крупиц, песчинок, зёрнышек, пылинок, 	и росных капель и тугих былинок…».  	 Строгие, аскетичные и дисциплинированные стихи вызывают ощущение лёгкой оторопи, будто бы попадаешь в казарму и, кажется, что музыке, стихии здесь мало места, ей тесно. Но стихи звучат внутри, подспудно! Они имеют внутреннее нелинейное наполнение, им присуща концентрированная мера боли и любви, без которой поэтический материал, какой бы он ни был внешне организованный, не превратится поэзию. Боль и любовь здесь есть! Более того, эти слова-чувства слиты воедино, они взаимнопроникающи. Это некая сильно сплавленная боль любви иили любовь боли. Именно это новое чувство, с уверенностью пророка смущает читателя в стихотворении, состоящем из четырёх слов и одной цифры:  	«1937 год 	от 	Рождества Христова».  	Это же чувство, то по-детски отчаянно восклицает:  	«…Врут проклятые приметы 	И поэты тоже врут, 	Что России больше нету,  	Что старухи перемрут…»;  	то цинично и развязно заявляет:  	«Тем летом, когда Россия и Грузия 	Обзавелись совместным концерном 	По производству осетинских консервов…»;  	достигает точки кипения в стихотворении «Трам-пам-пам»:  	«…сидишь на лавочке во дворе 	где старики стучат в домино 	и между делом ругают власть 	трам-пам-пам 	такую страну развалили 	ещё хотя бы денёк украсть…».  	Это болелюбовное чувсто-состояние проходит сквозняком по всей книге и проявляется как в гражданских стихотворениях, так и в глубоко личных:  	«Высыхает молоко на губах, запекается кровь. 	Первая любовь превращается в чужую бабу: 	выбоины её, мои ухабы 	не совпадают – в глаз, а не в бровь 	бьёт время…».  	Поэт уязвим и силён благодаря одному удивительному свойству – распластанности во времени и пространстве. Он может чувствовать и переживать события в осязаемом настоящем, отдалённом прошлом и даже в будущем. Так, «забор, сколоченный из дверей», где «каждая дверь казалась другой старей» с помощью тончайше выхваченных деталей переносит нас попеременно в непростые эпохи Брежнева, Хрущёва, Сталина. Поэт не то чтобы чувствует чужую боль как свою, для него границы боли условны и проницаемы:   	«…тем летом, когда блицкрига 	была распечатана бочка, 	я слышал деревьев крики 	и не написал ни строчки».  	Но вместе с тем и радость, и любовь поэт проживает столь же глубоко и обширно:   	«Потерялись  	ключи, кошелёк,  	записная книжка, 	тёмные очки. 	Остались  	солнце, 	твоя улыбка, 	пыльные башмачки, 	лес, от запахов пьяный, 	матовое плечо… 	Нас полонит поляна, 	закрытая на учёт».