Дарья Федосеева. Интервью с Олегом Павловым | АсПУр

 "Писатель – это шахтер. Он уходит вглубь себя, чтобы достать руду и поднять ее на поверхность".   - Если бы вы сегодня начинали свой литературный путь, что бы вы изменили, а что оставили прежним?   О.Н. : Я бы больше внимания обратил на прозу. Нынешний опыт показывает, что я считаюсь поэтом, а основной успех пришел в прозе.   - У вас есть стихотворение «И деревья не вечны…», очень пронзительное. А в вашем исполнении – втройне пронзительное. Там у вас дерево становится одушевленным, живым персонажем. А если бы вы были деревом, то каким?   О.Н. : Мне представляется – вязом или ясенем. Кудрявым, лиственным. Я не агрессивный человек, хвойные мне не близки. Я миролюбивый, но, как говорил один персонаж, «свой жанр имею». Силу чувствую, поэтому должно быть мягкое лиственное дерево. Но большое, мощное.   - Я знаю, что у вас семеро детей. Семья в полном смысле: семь «я». Сегодня младшее поколение не стремится иметь большую семью, максимум один-два ребенка. Как вы смотрите на демографическую проблему в России? Какое может быть решение?   О.Н. : Решение не в этих «папулинских»-материнских капиталах. В какое-то время мы утратили уважение к многодетным семьям. С этой бедой мы столкнулись когда-то сами. Нас было трое в семье, и пятеро ребятишек соседских, с которыми мы гуляли. Нас принимали чуть ли не за цыган. В магазинах следили, чтоб ничего не стащили. Конечно, в подобное отношение внесли лепту семьи, которые не следят за деторождением и не обеспечивают своих детей. Стандарт остался с постсоветского времени: муж, жена, два ребенка. Почему? Мы же не в Китае! Государство должно не капиталы раздавать, а просто поменять «детскую» политику, чтобы семьям с детьми жилось комфортно. Детское пособие в 200 рублей – это насмешка.   - Давайте поговорим о тех условиях, в которых сейчас живет литература. Недавно вы опубликовали резонансную статью о литературном процессе на Урале. Основные проблемы, которые вы там озвучили: недостаток финансирования со стороны государства и разобщенность членов литературных организаций. С другой стороны, сейчас идет громкий процесс по поводу Кирилла Серебренникова. Обстоятельства еще не ясны, но если говорить о сути. Вот государство выделило деньги – а дальше что?   О.Н. : Боюсь, это проблемы разные. У нас недостойное отношение к литературе патриотического толка. Остальная литература хорошо себя кормит, получает нормальные западные гранты. А проблема Серебренникова в другом. Я не раз говорил: когда режиссеру нечего сказать, он начинает раздевать актеров. Использует тело актера как мебель, как фетиш, что совершенно не оправдано художественным смыслом. Взять Тарковского: у него тоже бегут обнаженные фигуры, но там изображен праздник Ивана Купала. А почему Чичиков должен возлегать на голых телах – не понятно. Народ устал смотреть пошлятину, устал слушать мат и чернуху. Серебренникова поддерживает творческая элита. Но здесь у меня сомнения: а почему поддерживают? Защищают «честь мундира»? Мы полицию за это осуждаем, а тут получается, что сами делаем то же самое. Так что давайте отойдем от процесса и не будем мешать прокуратуре делать свое дело.   - А если все-таки вернуться к материальному обеспечению: сытому писателю пишется лучше?   О.Н. : Да на масло себе заработает каждый. Профессии писатель нет! Мы все где-то еще работаем. Кроме тех единиц, кто умудряется зарабатывать своим творчеством. Писатель должен публиковаться, выходить к читателю. Из этого напрашивается: нужно помещение, где бы проходили встречи, где бы общались писатели. Мы бы могли выпускать журналы – опять же, на что выпускать? Нужна помощь элементарная. Для сравнения: сколько у нас зарплата чиновника в Госдуме? Нам бы этих денег хватило на весь год, и еще бы осталось.   - А по поводу разобщенности?   О.Н. : Полной сплоченности никогда не будет, да оно и не надо. Должны быть два лагеря всегда, чтобы шел литературный процесс и не было застоя. Но хочется гармонии. Есть «классики», есть «модернисты». У «классиков» в советское время были захвачены все СМИ. Теперь перевес в другую сторону. Но слишком много и тех, и других – это плохо. Что «модернисты», что «классики», мы говорим одним языком. И в этом отношении надо сходиться.   - Мы плавно подошли к вопросу: а нужно ли писателю общение с коллегами? И если да, то в каких дозах?   О.Н. : Обязательно нужно. Писательство, как любое доброе дело – занятие артельное. Каждый пишет сам по себе, мы индивидуалы. Но общение нужно: с кем-то поделиться, посоветоваться. Без общения писатель затухает. Для этого и союзы. На профсоюз не тянем, так хоть для общения.   - Давайте поговорим о морально-этических аспектах. Может ли писатель быть дурным человеком? Или, если он сеет разумное, доброе, вечное – то должен быть примером всего перечисленного?   О.Н. : Конечно, нет идеальных людей, все мы не без греха: и Пушкин не был святым, и Есенин. Что уж говорить про Рубцова и Высоцкого. Но это только детали, которые не составляют основу личности. Когда просеиваешь песок, остается золото. Отсеяв наносное и не глубинное, мы получаем Высоцкого – какого мы знаем. А не того, которого нам пытаются навязать. Да, у каждого из нас есть слабости, но самое главное, чтобы они не были убеждением и чертой характера. Можно допускать слабости, но не переступать закон. Причем грань должна быть заложена внутри.   - Ну хорошо, тогда какие человеческие качества важны в личности, чтобы стать писателем? Многогранным, которого интересно читать и перечитывать?   О.Н. : Первое – любопытство, а оно присуще детям. Поэтому творческий человек – любой: и актер, и режиссер, и писатель – должен быть немного ребенком. Любопытствовать. Подходить к творчеству, как к чему-то неизвестному. Тогда он раскрывается. А в противном случае происходит просто схема: складываешь строчки, а поэзии нет.   - Олег Николаевич, какая у вас потрясающая интуиция, не могу не отметить. Следующий вопрос как раз об актерстве. Писатель и актер – я всегда считала, что эти занятия полярны. Актер весь наружу, он показывает свое лицо перед зрителем. А писатель – это личность, направленная вглубь себя. Как вы совмещаете настолько полярные увлечения?   О.Н. : Насчет полярности я еще поспорю с тобой. Я пришел к актерству в детстве. У меня образовалось заикание. Как объяснили маме, у меня мысль опережала развитие речи. В школе я переживал по этому поводу. Однажды я пошел в театральный кружок, с целью найти там актеров и снять с ними фильм по своему сценарию. Посидел на репетициях – первой, второй, третьей. Как-то один актер не пришел. Режиссер ходит, нервничает: "Где? Где?" А я говорю: "Можно я за него пройду сцены?" Он: «Ты что, знаешь что ли?" Я отвечаю: "Ну я сидел, все видел, слышал". Тогда я прошел сцену и сам себе удивился. Режиссер меня утвердил на эту роль, а того актера снял. И я почувствовал, что не заикаюсь. Там, на сцене, совершенно другой человек появляется. А насчет писательства... Да, писатель уходит вглубь себя. Но он уходит, как шахтер: чтобы достать руду и поднять ее на поверхность.   - Очень точная метафора, спасибо. А какой литературный или киноперсонаж вам симпатичен? Кого бы вы с удовольствием сыграли?   О.Н. : Когда-то я просил режиссера дать мне сыграть в "Ромео и Джульетте". На Ромео, конечно, не претендовал, но хотел быть Меркуцио. Еще мне нравится Король Лир.   - Это же очень трагическая роль...   О.Н. : Да, трагическая, но мечтаю ее когда-нибудь сыграть. А еще бы сыграл своего Ноя. Хотя он далеко не положительный герой.   - А себя вы считаете положительным персонажем или отрицательным?   О.Н. : Во мне много всего намешано. Но люди ко мне относятся неплохо, значит, добрый ангел, который сидит на правом плече, побеждает злого беса.  - В буктрейлере по роману "Петербургский Алхимик" вы сыграли бессмертного Алхимика, который прожил множество жизней. А если бы у вас было несколько жизней, на что бы вы их потратили?   О.Н. : Да точно так же бы потратил: на литературу, на актерство. Единственное, о чем жалею – что отвлекался на излишний отдых, на вредные привычки здоровье уходило. Сейчас я от них отказался и, тьфу-тьфу, прекрасно себя чувствую. Семья настоящему творческому человеку никогда не будет помехой, а скорее даже поддержкой. Я человек счастливый. А почему счастливый? Потому что всю жизнь занимался тем, что люблю.   - Если есть рай на земле, то где он находится?   О.Н. : В любви. А где это будет, уже не важно. Может быть в деревне, может, в пыльном городе. Главное – чтобы у тебя была любовь, и тебя любили.   - Чем для вас определяется настоящая дружба и настоящая любовь?   О.Н. : Вот мне всегда непонятны претензии влюбленных: «Как ты мог/могла»? Любовь – это желание, чтобы любимому человеку было хорошо. А уже как он к тебе относится... Любит он тебя? Бывает, что и не любит. Или может, даже не заслуживает твоей любви. Но разве это важно? Если любишь, то чем-то жертвуешь, посвящаешь свои силы, энергию, физически стараешься. Не забрать хочешь, не сжимаешь, как бабочку в кулаке. В дружбе то же. Если человек друг, то ты не от него чего-то хочешь, ты ему чего-то хочешь. А если искать недостатки: я с ним не буду дружить, потому что он уже не в высших кругах. Или он, такой-сякой, вчера напился. Ну напился – прости, проспится.   - Каков ваш идеал женщины?   О.Н. : Внешне или внутренне?   - И внешне, и внутренне. Полный образ.   О.Н. : Пожалуй, близко к идеалу я описывал женщин в моей повести "Дом в Оболонске". Там присутствует две женщины: Мария, которая живет в самом доме, как некий дух, и девочка Оля. Вот Оля – это любимый образ юности. Девушка, которую хочется беречь. Она не обязательно красавица, но обаятельная, женственная, не эмансипе. А другая женщина, ее соперница – более самостоятельный человек – мой идеал в зрелом возрасте. Сейчас, как ни странно, я возвращаюсь к юношескому идеалу.   - Вернемся к семейным ценностям. Вы скорее строгий родитель или мягкий?   О.Н. : Знаешь, Даш, наверно, по-разному, смотря в чем. Что касается детских "мечт" и желаний – тут я мягкий. Меня так воспитали. Мать пыталась дать все, что я просил. И я стараюсь посильно их мечты исполнять. Захотели собаку –– нашли собаку. Мне нравится, как мои дети говорили, когда маленькие были: "Папа, мама, можно не сейчас, можно, когда у нас будут деньги..." А не то что: дай! хочу! Как нам это удалось, сам не знаю. Может, они видели, как мы живем. Стараемся, чтобы полная была чаша в доме. В то же время можем потратить деньги на хорошую книгу. Но что касается нравственности – тут я жёсток и жестОк. Всегда, например, пресекал, когда дети дерутся. Вмешивался, и очень жестко. Чтобы старшие не угнетали младших – это табу. Не проявляли свою силу по отношению к ним. Но и чтобы младшие не использовали свое положение.   - А как менялись ваши принципы воспитания от первого ребенка до седьмого?   О.Н. : Один из моих первых детей – Юлий – намаялся со своим именем. Знакомится с кем-то, его переспрашивали: "Юрий?" Он уже соглашался: "Да, да, Юрий». Мы его наделили редким именем. Он считал, что в жизни ему это помешало. А когда он узнал, как мы назвали младших, сказал: "Ну вот, отец повзрослел". Тимофей – тоже на тот момент было достаточно редкое имя. И нам говорили: что вы его, как кота, назвали? Менялись ли принципы? Да, менялись. Чем человек старше, тем он мягче. У молодого родителя требования к ребенку завышенные. Часто неоправданные, часто жестокие. Ему вынь да положь послушание. А послушание надо заработать.   - С каким чувством вы смотрите на нынешнее поколение? Вы видите разницу между своим поколением и теми, кому сейчас от 20 до 30?   О.Н. : Они более прагматичные. Чего я, кстати, не могу сказать о следующем поколении. Следом за теми, кому сейчас 30, идет поколение более гуманное почему-то. Не знаю, с чем это связано. Может, с тем, что на какое-то время ослабла буржуйская хватка, и возникли другие ценности.   - Давайте поговорим о приятном: на что вы потратили свой первый заработок?   О.Н. : Кинокамеру купил. С разрешения мамы, она добавила немного. Мне было 16 лет, и мы с другом детства пошли разнорабочими на строительство детского сада. Таскали песок и гравий целый месяц, заработали по 60 рублей.   - В вашем режиссерском репертуаре много сказок: "Голый король", "Иванушка- Великанушка", ваша пьеса "Девочка с волшебными веснушками". Чем взрослому человеку интересна сказка?   О.Н. : Ууу! Тут у меня целая теория. Сын часто спрашивает: зачем вы эти сказки ставите? Что в них интересного, это же все обман, все неправда. Я говорю: пойми, сказка – это образ. Она строится на образах космических, и в любой сказке заложены космические знания, они там зашифрованы. Человек знающий их может расшифровать, а раньше это знали и понимали все. Вот, например, мы сейчас ума не приложим: зачем колобка лиса кушает? Колобок – солнце, это очевидно. А лиса? Я долго думал – кто? Потом понял, лиса – это вечерняя заря, закат. Колобочек закатился ей на язык и пропал. Но утром он снова появится, и все начнется сначала. Теперь, когда детям рассказывают эту сказку, то говорят: да ты не расстраивайся, он убежал, она его не скушала. Кто понимает сказки, тот понимает образы художественные, понимает поэзию, любые метафоры везде, в том числе, в кино.   - Откуда вы черпаете вдохновение? Есть ли у вас ритуалы, чтобы вызывать музу?   О.Н. : Есть самый простой ритуал – взять хорошего поэта и начать его читать.   - Правда?   О.Н. : Правда.   - Помогает?   О.Н. : Очень! На десятой странице можно откладывать книгу и писать. Когда читаешь хорошего автора, входишь в его атмосферу и бах! – его мысль высекла в тебе искру. У меня есть стихотворение "Окруженец". Оно началось с единственной строчки: "Из окруженья вышел только я, / Но вышло так, что я не вышел тоже." Мне эта строчка ударила в голову. И я, пока не написал, не успокоился.   
 Беседовала Дарья ФЕДОСЕЕВА  в рамках авторского проекта   «100 бесед, которые изменят вашу жизнь»