Наталья Кожевникова. Стихи | АсПУр

  «Лёгкая лодка на вольной воде…»  Новая книга стихов Натальи Кожевниковой «Тень огня» открывает нам удивительный поэтический космос, сферу, где времена, сюжеты, чувства, отражаясь и умножаясь друг в друге, создают подлинное ощущение многомерности и неисчерпаемой глубины жизни.  Стихи как лучи выхватывают из сумерек обыденности яркие образы, и яркость эта особенная – не экзотическая броскость или эпатаж, но мягкое свечение очень простых слов изнутри, из глубины смысла, из гармонии музыки: 	       Опять резной ложится тенью       На луг дубовая листва,       И жарко каждому растенью       В зелёной  тесности  родства.         А дальше – холм, травой поросший,       Обрыв в сияющий закат,       В простор небесный, в час полнощный,       Где только спутники летят.  Казалось бы – ну да, пейзаж, да, подхваченный и подсвеченный музыкой… И вроде ничего особенного. Но как легко, совершенно естественно он поднимается с земли «в простор небесный», из дневного жара, полуденной духоты в прохладный, мерцающий небесными льдинками «час полнощный»! Стихотворение взлетает в высоту, как вспархивает птица, хотя, по большому счёту, летать – это в природе слова.  Собственно, и начинается книга с вертикального сюжета, переводящего взгляд лирической героини от вечерних облаков к утренним алым цветам, и в этой вертикали провидятся века, и цветы всходят вместо капель пролитой когда-то предками крови…        Слышишь топот копыт       И гортанные крики?       Видишь зарево алое издалека?       За окном проплывают опять в облака       Лица  близких  –        Неясные, светлые блики…  В лёгкости, естественности поэтической речи Натальи Кожевниковой – а эту лёгкость вполне можно обозначить метафорой авторской строки «лёгкая лодка на вольной воде» – не только талант глубинного видения мира, но и высокая культура слова, соединяющего поэта с миром настолько тесно, насколько это возможно вообще:           И радостно друг друга                         узнавать       По шёпоту травы, по гулу                         грома,       И если здесь останусь зимовать,       В сосновой зыбке буду я                         как дома…  Эта русская поэтическая традиция слитности человека с природой, ныне стремительно исчезающая из-за изменения образа жизни народа, да и разрушаемая целенаправленно, глобально, не только делает человека ответственным за всё, что происходит в мире, но и открывает безграничные возможности развития сознания и самой жизни. Ведь утратив связь с материнской основой, отрекшись от неё, мы рискуем утратить себя и отречься от своего будущего.   Поэзии всегда свойственно провиденье, но есть особый глубинный взгляд в русской литературе, связывающий поэзию слова и поэзию бытия, и у Натальи Кожевниковой это выражается до изумления просто и естественно:        Это проходит Бунин       Между цветов и трав.       Это летит,   бездумен,       Шмель на его рукав.       Время стоит у Леты,       Зноем звенит лазурь,       Нет ни одной приметы       Будущих гроз и бурь.       Вышит  вновь васильками       Лета летящий след.       Это за облаками –       То ли звук, то ли свет…       Это июль-поэт       Заговорил стихами.   Да, сказано ведь: поэзия – естественная форма, которую принимает взволнованная речь. Поэзия – способ подчинять гармонии штормящее бытие. И этой цели, этой традиции Наталья Кожевникова следует неукоснительно. Масштаб видения изменяется от глобально-космического до трогательно-личного, от сиюминутно-злободневного до отстранённо-вечного, но нигде поэт не изменяет себе, своему инстинкту истины, своему взысканию меры и со-размерности:        Перелесок, дорога, тишь,       Голубая Полынь-звезда.       И не знаешь – живёшь?       Летишь?       Или падаешь в никуда?       Нет ни времени, ни границ,       И лишь долго хранят небеса       То ли ангелов, то ли птиц       Осторожные голоса.  И только в этой соразмерности поэту дано услышать ангельское пение, звучание запредельной высоты, куда почти невозможно дотянуться словом, разве только – услышать, да и то – не совсем поверить…  Пронзительно чисты и глубоки в книге стихи о любви – в них словно особенный огонь, глубокий, порой мятущийся, но не гаснущий ни на мгновенье, потому что        Ведь между нами всё взаимно,       Всё высшей степени родства:       От несказанного – до гимна,       От нежности – до торжества.  И хотя можно тематически выделить в книге стихи о любви, но по большому счёту здесь о любви – всё, и свет, идущий от пейзажных или исторических строк, – тоже любовь, может быть, в самом начале несколько иная её ипостась, но в итоге чувство всеобъемлющее и сияющее силой:        Как тянет туда, где лишь ветер забвенья       В песках первозданных, и зримо мгновенье,        Где  вечные  сосны над светлой рекою       Стоят, истекая медовой смолою…         Как долго они воскресали из пепла,       Как медленно песня росла в них и крепла!        И вот расплескались над светлой рекою,       И сердце живое забилось с тоскою       О том, что исчезло, да вряд ли и было,       Что душу томило, что жадно любило,       И стало песком, и водой перекатной,          Незыблемым лесом, зарёю закатной…  Важнейшее и особенно драгоценное свойство поэзии сегодня – это способность восстанавливать мир таким образом, что всё оказывается на своих местах в космосе бытия, каждая вещь и каждое событие обретает собственный вес и собственную значимость. Одной из трагических черт нашего времени можно назвать ураганную скорость событий, буквально информационный шквал, где очень сложно отделить истинное от лживого, сиюминутное от вечного. И каждая книга, которая восстанавливает порядок в душе, расставляет ценностные ориентиры, работает во имя человека, во имя жизни.   «Тень огня» – одна из таких жизненно необходимых книг. Пусть её судьба будет счастливой!  
Нина Ягодинцева 
  

   
Наталья Кожевникова
   * * *   Степь вокруг - как море в непогоду: Ветра шум в ушах, волненье  диких трав. Жаждали  акыны  здесь свободу, Брёл Чингис, смятение познав.  Где они, бродячие ватажки Первых казаков? Метель и зной, Вой волков вблизи улусов, бражки Терпкий вкус, свист сабель за спиной?    И пока воинственные ханы Уводили женщин их в полон, Степь сама залечивала раны -  Поле битв среди ковыльных волн.  В Диком Поле ни следа от брани, Ни могил – одна лишь пыль Времён. Некому платить сегодня дани Или воевать имперский трон.   Я смотрю на грозовые вспышки На границах родины моей. Кое-где ещё маячат вышки  Нехотя закрытых лагерей.  Боль тысячелетий  словно мета Ощутима  с неба до низин. И поет протяжно с минарета Невидимый глазу муэдзин...     * * *   Стихи  писать,  когда  кровавая, Обожествлённая  в  примете, Луна висит над переправою, Последней, может быть, на свете. И кто читать их будет вечером, И, перепроверяя каждое В блокнотике, дождём  помеченном, Запоминая  с  горькой  жаждою Всё,  что  сегодня  мне  услышалось Столбцами  слов,  ко  тьме взыскующих… А  голуби  гудят  под  крышею, Примет не зная существующих.     * * *  Как сникала трава-мурава Возле  нашего счастья-ночлега, Говорила: «Давай, муж, дрова, Опасаюсь я близкого снега».  Небывалые раньше  ветра Все  следы наши сдули с терраски. Кто же знал, что назавтра,  с утра Ждать  придётся  другой мне опаски?  А она пробиралась к крыльцу В девяносто уступчивом первом, И вела к  роковому концу, И хлестала наотмашь по нервам.  Продан дом наш с тобой за гроши, На испуг взяты сосны на горке,  И роняют на землю иголки, Трепеща на исходе души.  Вот и всё – улетают во мглу И  лицо  твоё в траурной рамке, И засохшие лилии в банке На терраске с мольбертом в углу.  Не стесняясь,  пирует ворьё, Опуская страну к мезозою, И  Бессмертный   подмётки  сорвёт, Грохоча по брусчатке  кирзою.  Одиночество  схватит в  полон И сожмёт свои адские клещи… Я в сочельник увидела сон, Говорят, что  он  может  быть  вещим:  Божья  Мать  опустила лицо Над  землёй и  в  молитве  гласила: «Свой  Покров  я  продену в кольцо, Разверну -  и  накрою Россию…    Июль             Алёне  Гром за рекой грохочет, В небе же благодать. Это июль не хочет Землю в яйцо скатать.  Это проходит Бунин Между цветов и трав. Это летит,   бездумен, Шмель на его рукав. Время стоит у Леты, Зноем звенит лазурь, Нет ни одной приметы Будущих гроз и бурь. Вышит    вновь васильками Лета летящий след. Это за облаками – То ли звук, то ли свет… Это июль-поэт Заговорил стихами.    Воскресенье  в Оренбурге  От Северной Пальмиры с небом ртутным отличен разноцветным солнцем утром, где львы на каменных ступенях, забытые, по очереди спят; а ночью сходят вниз воды напиться к реке, наказанной царицей, где ивы замерли стыдливо, подолы опустив свои до пят; с ухмылкой Пугачёв таит дубину и Азии показывает спину чугунный  Лётчик, сам ещё не зная, что рядом подрастёт летун другой, невиданной космической закваски, и смотрит на прохожих без опаски олень сарматский с мордой золотой; в кофейнях мало  мест, ты растворился, как в чашке, раздвоился, расстроился воскресным утром в солнце разноцветном, в фонтанных брызгах, в аромате роз. Плывёт Пегас над Домом у поэтов, Пойди, поймай, сегодня нет запретов на слог любовный, мотыльки созвучий, и что ни скажешь, будет  не всерьёз…     * * *   Вот привидится  невесть что в полусне – Я опять в середине прошлого века. Репродуктор шипит на белой стене О  кончине великого человека. В воскресенье  убрали святые Лики – Вдруг найдёт  проверяющий  в   них  крамолу? Поздней ночью единственной свечки блики Освятят обряд  вопреки комсомолу И во славу пасхальному чуду… Правда, крестиков  на груди не носили. Но  сказал же Поэт, что Бог – повсюду, А не только в углах висит в бессилье… Во дворе расцветают белые кашки, И на бабушкиных пяльцах – они же… Время вышло, ни дна ему, ни поблажки. Только странно – оно мне всё ближе, ближе…    Степные сосны  И зачем  привёз  мне однажды крёстный Вместо бус  росток в золотой смоле? Мол, в  подарок дали степные сосны, Хоть и нет таковых  на всей земле. И пришлось мне, выйдя на босу ногу  В предвечерний сад с молодой травой, Посадить в песок сию недотрогу  Да поить из чарки водой живой.  Не гналась за славой, стихи и дочки Подрастали в соснах среди чудес, Где шептались ночью цветы и почки, И река Времён обтекала лес. Он привык к невзгодам – судьба такая. Достаётся трудно ему вода. Но от корня к корню перетекая, Смыслословом  делится он всегда. Вот и я на склоне плывущей Леты  Вижу, как из тьмы подползает сушь, Как силён  в поспешности – есть приметы –  Древоточец сосен и мелких душ…    Диалог  Не к добру тебя смутила,             не к добру ты мне явился, Ниоткуда вышло солнце             и скатилось в никуда. И когда с усмешкой лёгкой             рядом ты остановился, Мне б уйти в луга глухие,             затаиться от стыда!  …Разве ты смогла б исчезнуть,             разве я бы смог иначе В обездвиженном пространстве             жить, себя бы не виня? Мне одно сегодня нужно –             чтобы в радости иль плаче Никогда бы не сумела             ты отречься от меня!  …В небе сумрачном опасно,             и звезда летит наощупь.  Бор полночный тих и страшен,             зги не видно, я одна! Помню, как во тьме такой же             у погибшей в топи рощи К нам обратной стороною             повернулась вдруг луна.  …Это просто совпаденье             дня и ночи, тьмы и тени, Майской медленной метели             среди сосен напролёт. Знаю, ласточкой замёрзшей,             залетевшей   утром  в сени, Мне душа твоя явилась             и во мне теперь живёт.  …Не держи её без воли,             не нужна – отдай обратно, Мне в печали мёд не сладок,             речка донная без дна!  …Ты прости меня, родная,             я скажу тысячекратно, У меня была и будешь             ты, печальная, одна…    Прогулка  Вниз, вниз с небес по переулку, С весёлым солнечным туманом,  Где нашу летнюю прогулку, Смеясь, не назовут романом. Туда, где в чаще из крушины, Из  розового полусвета Живёт предчувствием вершины Анапест Бунина и Фета. Где вылупится из печали, Как из яйца, цыплёнок счастья. Да что же птицы замолчали? – Ты  молча сжал моё запястье. И солнце на кленовой ветке Повисло праздной паутиной Над шмелем в палевой розетке, Над всей июльскою куртиной. Как долго этот миг продлится – И свет, и тень, и зной палящий? Позволь мне плакать и молиться, Привыкнуть к радости  кричащей…  И всё – бежать бы без оглядки, Забыть и день, и миг случайный, Слова и слёзы в беспорядке Разрыв-траве отдать печальной! …Не смог и ливень, вероятно, Пройдя стремглав по переулку, Забыть ту летнюю прогулку –   Ушёл на цыпочках обратно.    * * *  Не стану, не стану сегодня стыдиться Внезапных как дождь, всепрощающих слёз.  Растаять, как дым, как туман раствориться В молчании млечных  во мраке  берёз,   В озоне, где,  утренним  зноем  палимы Молчат соловьи и скворчат вертела, Где медленно плавает пух тополиный И женщины белые носят тела, Где жимолость прячет развалины рая И тени теней изначально длинны, Где жизнь моя длится, вершится, сгорая… И вновь воскресает – огнём  купины.      Тень огня   Раскинуть руки и бежать – такая даль! В открытом небе чёрный крестик птицы, Гул  ветра…Степь!  И  вечная  печаль В  сухом полынном воздухе  струится.  Вчера прошел  тут пришлый  человек, Как ветер, равнодушен  и  беспечен. Окурок бросил  и ушёл  навек. Искра ползла  –  и путь  был  бесконечен…  Вал  огненный ветра  потом  вели, Рой  бабочек,  сгорая,  в нём  метался, И  только  клин  обугленной  земли За  ним  под  небом  родины  остался.  Полярен  мир  и  силы  неравны. Вот  человек  прошёл  и  след  за  ним  дымится. И  пусть  дожди  идут  на  полстраны, Но  тень  того  огня в  траве  таится.    Петербург                              Лёсе Осенний ветер попал впросак Среди прохожих и птичьих драк, И пошевеливает слегка Кудряшкой у твоего виска. Рисует, словно в забытом сне,  Тень Ангела на пустой стене, Подвядший кадмий сырой травы И возле ног – серебро Невы. Её характер совсем не прост, И бронзовый лев поджимает хвост, Сквозняк   сентябрьский  и  хмарь  браня. Темнеет быстро на склоне дня. Не знаю, свидимся ли опять – Река то в море плывёт, то вспять. Валун  у  дома  бросает  в  дрожь –  Вот-вот  сорвётся  с  обрыва  в дождь. И лишь Атланты стоят во тьме, Любовь  и  вечность  держа  в уме.    На Смоленском кладбище  У надгробий с ангелами нет фотографий, А порой имён – стирает буковки время. Что два века? – Мелочь. И читатели эпитафий Спешат – ведь у каждого своё бремя. Кто-то  лбом прижался  к стене часовни, Слёзно молится  Ксении, словно Богу. Как та женщина, в паричке - глаза совьи, Или та, дитя убившая в чреве… Их много – Колыбелек мраморных в сосновой завесе, Со свечами, не гасимыми даже ветром,  Что несёт коровок божьих  из  ближнего леса  И с залива чаек хмуроватым  рассветом. И мне бы здесь присмотреть местечко заранее… А внук тянет к храму, где крещён был в Успенье. Запомнит ли он, как плыло солнце в тумане, Как звучало в небе это  молитвопенье – Сонных сосен мерное шевеленье?